Джаваховское гнездо - Страница 17

— Глядите, «друг» вернулся. Сейчас будет настоящее веселье. Смотрите! Смотрите! Уже началось.

— Куда она ходила? И кто это воет так часто и страшно у вас в усадьбе?

— Кто?

Валь морщит лоб, и юное лицо его делается вдруг старческим и забавным.

— Милая Даня, есть вещи, о которых у нас в гнезде не полагается говорить. Это тайна «друга», а чужие тайны должны быть для нас священны.

Даня улыбается с чуть заметной насмешкой.

— У нас здесь уже слишком много тайн, Валь.

— Может быть, вы и правы. Но, смотрите, смотрите! Тетя Люда приготовила «другу» приятный сюрприз.

Из толпы молодых девушек выделяется Маруся. Кубанскую казачку сейчас не узнать. Она, всегда веселая, теперь торжественная и серьезная. У нее в руках бандура, старинный малороссийский инструмент.

Маруся садится на ковер посреди кровли, поджимает под себя ноги и поет. Поет высоким звонким голоском, чистым, как струя плавленого металла:

Ой, на реке Кубани,
На родной реке.
Собрались ребята, казаки, девчата.
Хоровод водить. Хоровод водить.
Песни заводить.

Голос юной певицы льется серебристою волною. Вторят ей струны бандуры, Бог весть каким образом заброшенной на берега тихого Дона, оттуда на славную Кубань, затем на Куру.

Гости, небо и ночь слушают певицу. Марусино личико теперь как будто грустное, как будто одухотворенное нежным чувством к ее родине. Вспоминается детство, покойная мать-казачка, крошечный хуторок. Ах, ты, тихая, родная станица, широкая улица, кизиловые кусты, светловодная, милая, ласковая река!

Слезинки сверкают в глубине маленьких глаз Маруси. Последним всплеском раздается мелодия, и песнь обрывается.

— Якши, славно! Так только райская пташка умеет петь! — первый нарушает молчание ага Керим.

Гуль-Гуль бросается к девочке, целует.

Гости восторгаются.

— Браво, Маруся, браво!

— Хорошо, Маруся. Очень хорошо. Твоя очередь, Гема, теперь.

Бледненькая Гема выходит трепещущая, как тростинка в бурю.

Ее темные глаза похожи, как две капли воды, на глаза Сандро, только не такие смелые, как у него. Она выходит на середину кровли, складывает ручки, кланяется гостям.

Гема — дитя Кавказа, белая роза Алазанских долин. И в честь ее поэтичной, прекрасной родины складывается поэма Гемы — чудесная грузинская легенда о мудрой царице Тамаре, переложенная в стихи. Гема робко начинает:

Тамара охотится… Звери и птицы,
Сраженные, падают, царской рукой…
Сверкают прекрасные очи царицы,
И мчится со свистом стрела за стрелой.

Богатые, знатные уздени с нею
До устали гонят могучих коней,
Во славу царицы, себя не жалея,
Желая удачи и радости ей.

Но горе: любимейший кречет Тамары,
Умчавшись за реку, куда-то исчез.
И взоры орла из-под царской тиары
Летят за ним следом за горы и лес.

И молвит царица: «Вы, храбры джигиты,
Кто реку из вас проплывет?
Кто смелый и сильный из рыцарей свиты
Мне ястреба снова сюда принесет?»

Лиахва в разливе. И черные волны
Бурлят, и шумят, и гудят под горой,
Свирепого, жуткого бешенства полны,
Грозят полонить под студеной водой…

Погибнут бесцельно — какая отрада,
Задохнуться в иле зыбучего дна?

И снова Тамара:

«Пусть будет награда
Мой царский венец и царица-жена».

Тут юноша светлый выходит, сверкая
Красой небывалой, любовью томим.
Взлетел на утес он. В Лиахву кидая
Колчан свой тяжелый, летит вслед за ним.

Лиахва бунтует. Но он уж далеко.
Плывет он обратно, а кречет в руке.
Глядят его очи, отверсты широко,
Глядят на царицу. Царица в тоске.

Сомненье в Тамаре: «Напрасно спешила,
Суля с незнакомцем свой трон разделить.
Зачем ему вещее сердце дарила,
Зачем посулила его я любить…

Супруг мой — народ мой. Отчизна мне счастье…
Мне лучшее в мире — народный покой.
О, Бог мой великий, спаси от ненастья
И к лучшему все, о Могучий, устрой!»

Едва прошептала, как грозно, победно
Забилась река, заклубилась вода…
Пронзительный выкрик. И юноша бледный
В пучине исчез. Навсегда! Навсегда!

И тут же велела царица Тамара
Из камней могучих воздвигнуть дворец.
Остатки той крепости видны доныне
Над местом, где сгинул бесстрашный пловец… —

Гема закончила.

Старый тучный полковник тяжело поднялся с места.

— Матушка-княжна Нина Арсеньевна, — отдуваясь, заговорил он, — да неужто эту штуку могла сочинить такая малютка?

Нина подходит к девочке.

— Это ты сочинила, Гема? — спрашивает она.

— Нет, «друг», нет, это не мое, — отвечает Гема и отыскивает глазами кого-то в толпе.

Вот он в белом бешмете с лаврами и розами на кудрях, с робкой улыбкой на благородном лице.

— Это он, Сандро, сочинил! Переложил в стихи старую горийскую легенду о развалинах крепости на Лиахве. Он с тетей Людой писал, тетя поправила. Сандро это! Сандро! — волнуясь, заявляет Гема, и голос ее полон восторга и торжества.

— Сандро, — ты поэт! Браво, Сандро! — раздается кругом.